Прошлой осенью в аду - Страница 51

— Эту дверь сегодня забудут запереть, — сказала женщина, улыбаясь. Я смотрел на дом Геренния и не видел ее лица, но по голосу знал, что она улыбается. — Иди все время прямо.

— Я не умру сегодня? — спросил я, но она уже отпустила мои виски и ничего не ответила.

Я быстро оглянулся. Никого рядом не было. Не было следов ног в пыли. Не слышно было ни шагов, ни треска приминаемых трав, ни шума одежд. Тишина стояла такая, что я расслышал шорох горячего воздуха, волнами поднимавшегося кверху. До сих пор помню это звук: он похож на тот легчайший скрип, какой бывает, когда касаешься шелка.

Я вскочил на ноги. Далеко было видно с холма, но женщины нигде не было. Голова у меня слегка кружилась, а там, где прикасались ее пальцы — на висках — долго сохранялась прохлада, будто руки ее были натерты мятой. Я уже не так дрожал от возбуждения, как тогда, когда выбежал из дома Юлии. Я начал размышлять и понял, что женщина эта — некая богиня или дух. Явилась она в послеполуденный жар, в ту томительную пору, когда кругом тихо, безлюдно и пусто. В такой час всегда появляются призраки. Необычный рост и красота говорили о том, что она из бессмертных — но кто? Исида? Великая Матерь? Сама Юнона? Или же это этрусское божество, такое древнее, что стало безымянным и оставило зверообразие в угоду латинским обычаям? Много лет я пытался доискаться, а до сих пор не знаю даже, явь то была или сон. Но что пришло это свыше — убедитесь.

Наступила ночь. Она такая была звездная, пахучая, черная, будто знала, что будет для кого-то последней. Я набрал за пазуху медового печенья, которое искусно готовили у Юлии. Я думал печеньем отвлечь или приманить собак, если они вдруг набросятся на меня у Геренния. Однако он не держал этих свирепых, но простодушных тварей, предпочитая чернокожих сторожей.

В усадьбу я пробирался со стороны сада, влезши на высокое дерево за оградой и спрыгнув с другой ее стороны. Это рискованное дело, но я был легок и гибок, и ни одна ветка не хрустнула подо мной. В саду было тихо. Шел конец июня, насекомые еще не так зудели и скрежетали по ночам, как бывает ближе к осени. Я слышал только редкие плески жирных рыб в пруду да тихий шелест листьев. За день сад нагрелся, а вечером садовники обрызгали и траву, и деревья, и песок. От этого пахло сладко, как в первые минуты дождя, и мне вдруг жаль стало того мира, который я, возможно, нынче же покину. Ничего у меня в нем нет — ни дома, ни родных, ни скарба — но есть этот запах, и тысячи других запахов, и цвет неба, и вкус воды, и всяческие звуки. Но все-таки я даже шага не замедлил. В тени построек, где, видимо, спали домочадцы Геренния, вступил на задний двор. Тут уж несло и кухней, и даже помоями, хотя вообще дом Геренния содержался в большом порядке — всюду подметено, сад подстрижен, нигде ничего не валяется. Я вдоль стены прокрался к двери, которую указала мне днем неизвестная богиня. Я тронул дверь рукой — она подалась совершенно бесшумно. Я ободрился и уверовал в свою удачу.

Когда я прикрыл за собой дверь, то оказался в полной темноте. Я помнил указание идти вперед, но не знал, что имелось в виду: то ли расположение нужной мне комнаты, то ли безыскусное прямое поведение в деле. Я пошел прямо и на ощупь, изредка кося в сторону, натыкаясь на шершавые стены и снова выходя на верную дорогу. Мне начало казаться, что я уже несколько часов ступаю в потемках. Потом впереди что-то забрезжило, но я попал всего-навсего в комнату с выходом в сад. После темноты тени стриженых кустов на песке показались мне невыразимо прекрасными, как и ночные птичьи голоса (я не боюсь, как многие, крика сов). Звезды блестели теперь еще сильнее, чем тогда, когда я лез на дерево у ограды. Они пестрели и подмигивали, будто уговаривали остаться, не лезть в преисподнюю. Вот бы еще минуточку постоять и посмотреть на них! Однако на противоположной стене комнаты чернел проем, и я устремился туда. Мне надоело томиться любовью к миру и жизни, каких до этой ночи я в себе и не подозревал. Так я никода ничего не разузнаю! Надо идти вперед: боги любят смелых.

Новый коридор оказался таким же темным, как и прежний. «Уж не по кругу ли я хожу?» — подумал я: мне было известно, что некоторые богатые дома устроены подобным образом. Но отступать уже было нельзя. Впереди показался слабый отсвет огня, что придало мне силы, и я поспешил, стараясь не шуршать по полу босыми ногами. Когда я подошел поближе, я понял, что видел свет, сочившийся сквозь щелку в плотном занавесе, который закрывал дверной проем. Я прильнул к стене и боком подкрался к щелке. Занавеса касаться я боялся, чтобы его движение не выдало меня. Я видел теперь то, что желал!

Еще мальчиком, у Анаксаклита, я читал в одной книге, что мир погибнет в огне. Я и сам не сомневался в этом. Разве огонь не губит все живущее? Разве жар не убивает больное тело, прежде чем оно остынет навеки? Разве само тление не есть медленный огонь, дающий вполне ощутимую теплоту? Огонь кажется живым, подвижным, между тем это всегда смерть. Поэтому когда в комнате Геренния я увидел большой огонь, то не удивился. Я сразу понял, что дядя Юлии связан с тайными силами. Ведь обычный человек боится пожара, гасит светильник к ночи и в забвении сна ожидает нового утра, не смея вглядываться в ночные призраки. Геренний же безбоязненно зажег огромный огонь в своем доме, убранном роскошно и полном бесценных вещей. Огонь плескался и перебегал кудрявыми струйками в квадратном бассейне посреди комнаты. Мраморные колонны лоснились рыжими отсветами, громадные тени носились друг за другом по углам. Огонь гудел — вы, Юлия, знаете уже этот звук. От него кровь останавливается в жилах! Я думал сначала, что в бассейн налито масло или та черная горючая жидкость, какую привозят из Диридотиды <Имеется в виду нефть, известная уже в античности; добывалась в восточных провинциях Империи> — я видел такую диковинку в Апамее. Но позже я понял, что бассейн — лишь дыра, прободение земли до тайных недр, где, как говорят, обитает сам Вулкан. Там пылает вечный и ненасытный огонь — сам по себе, не требуя ни топлива, ни притока воздуха, как требуют того и другого те его частицы, что даны нам на земле и теплятся в наших очагах. После я часто видел, как Геренний прорывает твердь земли и припадает к этому огню, который недаром зовется адским. Там, я думаю, и скрывается его властелин, что меняет злодеяния на бессмертие, насыщает демонов огнем и силой. Ведь Геренний может испепелить человека даже прикосновением, а потом все думают, что несчастного поразила молния!