Прошлой осенью в аду - Страница 63

Он подошел ко мне вплотную, и его лицо заслонило от меня весь мир. Золотое гладкое лицо. Должно быть, очень красивое. В холодном океане, куда я погружалась, не было нужно никакой красоты. Она там не существовала. Разве камень, или вода, или снег разбираются в красоте? Они мертвые. И золотое лицо Бека было мертвое. Даже мертвей тогдашней полумертвой меня. Правда, он мог быть в маске. Ведь рассказывал же Агафангел, что видел Геренния в оболочке статуи, что собственную ногу он снимает как золотой сапог. Тогда хоть глаза должны быть живые, но я видела лишь две черные дырки — ни влаги в них, ни взгляда, ни кровавых человеческих жилок. Только в глубине что-то зеленое отсвечивает. Ничего в Беке теперь нет, кроме золота. А у меня совсем нет сил…

Вдруг золотая маска вздрогнула. Разжались тяжелые скульптурные губы, дыры глаз пыхнули огнем, раздался негромкий звук, будто лопнуло что-то. Две густые черные слезы поползли по золотым щекам.

— Зар-р-раза! — услышала я голос Седельникова. Бек отступил немного, и я увидела своего бывшего мужа с электрообогревателем наперевес. Он отодрал, оказывается, защитную решетку и исподтишка приложил к пояснице Бека целый лабиринт раскаленных огненных загогулин. Бек, сам весь начиненный жаром и электричеством, все-таки опешил от этой нелепой выходки.

— Юлька, чего же ты стоишь? Бежим! — крикнул Седельников и, должно быть, схватил меня за руку (я ничего не чувствовала). — Да что с тобой? Что он сделал? Черт, ты вся холодная… Ты живая?.. Ну, если стоишь, то живая… Вроде дышишь еще… Постарайся шевельнуться. Хоть скажи словечко!

Он помахал у меня перед носом грязной рукой — наверное, я уставилась в одну точку, и он думал, что это поможет. Я хотела бежать, хотела кричать, хотела даже броситься Седельникову на шею, но ничего не могла…

— Угорела, — вздохнул Седельников. — Погоди, я сейчас тебя вытащу…

Он попытался сдвинуть меня, я покачнулась, рухнула на стол и, должно быть, ударилась, потому что послышался глухой стук. Но стол же не дал мне свалиться на пол. Седельников обхватил меня и с кряхтеньем поволок к горячему ручью. Я представила, как будут волочиться по пламени мои ноги. Если они как-то уцелели, если я еще существую…

Большая золотая рука легла Седельникову на плечо, сверкнув квадратными золотыми ногтями.

— У, зар-р-раза, — снова провыл Седельников и выпустил меня. Я медленно, как снежная глыба, осела на пол и уперлась виском в стол. Что я сейчас такое? Бесчувственное тело? Кукла? Прозрачный дымок, как Цецилий?

Седельникову снова удалось увернуться от Бека. Он присел, выскользнул из-под громадной золотой длани, отскочил и свирепо набычился. Бек, размазав по золотому лицу черные слезы, замер и дышал мерно, как насос. Его черные одежды затрещали и заволновались крошечными молниями. Ну, все, сейчас пустит в ход свои заряды — и конец Седельникову! Тот тоже почувствовал приближение решительной минуты. Он отступил немного и вдруг рванул на груди засаленную рубашку.

— Зар-р-раза! — воскликнул он в очередной раз. — Думаешь, напугал этой трескотней? Этой дешевкой? Что у тебя — фокусы, пиротехника? Так ты поспешил — до Нового года еще далеко. И ты, гад, не доживешь до елки.

С этими словами он быстро выхватил из ящика стола куриный топорик и бросился вперед. В животе у него зияла ужасная рана, лицо почернело от копоти, брюки обгорели, но он был зол и страшен. Я знала: теперь он не остановится. Как тогда, когда он собрался прыгать с моста, и стоял, качаясь, на хлипких ржавых перилах. Такое же было у него решительное ужасающее лицо! Первый удар топориком Бек получил в подбородок, от чего погнулось и перекосилось гладкое золото. Второй пришелся по носу, и тогда только Бек смог снова плюнуть. Его зеленый яд смешался уже с той чернотой, которая была, очевидно его кровью. Седельников снова попытался увернуться, но длинная струя задела-таки плечо, и кровь хлынула ручьем. Седельников даже не вздрогнул, только снова занес топорик. Бек метнул в него извилистую тонкую молнию. Она осветила синим потное лицо Седельникова. Топорик упал на пол и свернулся баранкой. Но Седельников и не думал сдаваться: он отлично знал боевые возможности моей кухни. Он тяжело перемахнул через кипящий ручей, который так и взвился весь огненными кудрями, и из рыжего дыма в громоздкого, трещащего молниями Бека полетел табурет.

— Юлька, на пол ляг ради всего святого! Зашибу! — вопил Седельников диким голосом, каким обычно кричал, играя в футбол на пикниках. Я бы рада была лечь. Еще больше мне хотелось стереть брызги зеленых слюней Бека, которыми я была осыпана, как конфетти (я боялась, что от них на плечах останутся шрамы). Нет, лечь под стол я не могла, но все-таки прижалась к нему до такой степени, что чувствовала щекой те бороздки, что продрал в ножке стола Барбос, точа когти. А Бек, наконец, потерял терпение. Он завертелся на месте, завернувшись в свою черную мантию, и было заметно, что Седельников прожег в ней обогревателем изрядную дыру. Сквозь дыру угрожающе мелькали бугристые золотые мышцы. Вокруг Бека быстро возник тугой горячий вихрь, пригнувший огненные буруны и несколько разогнавший дым. Я увидела за ручьем Седельникова с очередным табуретом, но сделать бросок он никак не мог: его несло ветром и с размаху било о стены.

— Как я забыл об этом придурке? — бормотал про себя Бек. — Не позаботился в свое время, и приходится терять драгоценные минуты. Иди же, иди ко мне!

Это он приказал мне. Конечно, встать и подойти к нему я не могла. Он просто протянул мне руки, и я прильнула к ней сама собою, против воли, как к магниту.